Мой милый жандарм (СИ) - Страница 39

К оглавлению

Покаянно сложив ладони на груди, Анна ласково шепчет:

- Не обижайтесь, Деян... - и с самым серьезным видом добавляет: - А сие есть пакость несусветная.

Глядя на хохочущую девушку, не могу сдержаться от глупой улыбки.

Глава двенадцатая

Анна

- Каким еще сотрудником? - выпадаю я в осадок.

Кареглазый жандарм, закинув ногу на ногу, безмятежно покачивает носком начищенного до зеркального блеска ботинка.

- Секретным.

Вот как, без меня меня женили? С трудом гашу вспышку ярости, подчеркнуто спокойно спрашиваю:

- Иными словами, c данной минуты я ваш агент?

- Самый что ни на есть настоящий, - довольно ухмыляется мерзавец.

Вкрадчиво вношу уточнение:

- Вообще-то я комсомолка.

Мало ли что, вдруг у них это не приветствуется. Лучше заранее предупредить.

- Кто-кто? - подозрительно щурится змей-искуситель.

- Комсомолка, - с безмятежным видом повторяю я.

Жандарм выглядит обескураженным. Что, не доводилось слышать? Теперь знай! Нам, мой милый сатрап, по уставу запрещено стучать в охранку на своих старших товарищей по партии. Но вслух я это не решаюсь сказать, лишь сокрушенно качаю головой.

- Вы отказываетесь?

Он выглядит изумленным. И голос дрожит обидой - искренней, по-мальчишечьи горькой. Запальчиво бросается в объяснения:

- Поймите же наконец, ситуация очень непроста. Одна вы беззащитны, и даже ваши таланты, коими не я один восхищаюсь, бессильны в такой ситуации... Прошу вас, одумайтесь! Наше ведомство не последним в империи по ранжиру числится, и своих сотрудников мы в обиду давать не привычны.

- Я должна где-то расписаться? - спрашиваю с легким сарказмом.

- Это обычная формальность, - поспешно заверяет меня искуситель.

Но выглядит при этом несколько смущенным.

- Кровью? - весело уточняю я.

- Анна Васильевна!

Он возмущен до глубины души. Но и я сердита до неприличия.

- Доносы соизволите лично принимать, или прикажете почтой отсылать?

- Анна Васильевна... - с укором повторяет он.

На долгую минуту наступает тишина. Мой жандарм смотрит пытливо, с затаенной жалостью. А вот фигушки вам! Не надо меня заранее хоронить, мы еще повоюем. Во мне просыпается вредный чертик, я подмигиваю в ответ. Лукаво, с кокетством. Он пунцовеет. Надо же, не ожидала. А с виду и не скажешь - неприступная крепость, да и только. Но ему очень даже идет.

- Значит, вы отказываетесь, - потухшим голосом констатирует он.

Жалко мне его. Может, в обморок нечаянный упасть? Нет, не стоит. Лучше я его поцелую. Точно! Пусть он сам в обморок падает!

- Отказываюсь, - грустно подтверждаю я. - Не обижайтесь на меня, мой милый спаситель, но за свои поступки я привыкла отвечать сама.

Он вновь краснеет. Пытается что-то возразить, но, оборвав себя на полуслове, огорченно машет рукой. Ссутулившись, бредет к выходу. На пороге оборачивается, отрывисто кивает.

- Честь имею!

Негромко окликаю - в спину.

- Деян Иванович...

Кутаюсь в одеяло, вскакиваю, ругая себя последними словами. Ну нельзя же так с человеком! Он тебе руку помощи протянул, а ты, оттолкнув, даже поблагодарить не соизволила.

Подхожу вплотную, приподнимаюсь на цыпочки, целую в колючую щеку.

- Спасибо... - шепчу с нежностью.

Кареглазый жандарм вспыхивает, что пионерский галстук на утренней линейке в позабытом детстве. Мерзко хихикаю, показываю язык взирающему на нас с отвисшей челюстью надзирателю, с грохотом закрываю дверь темницы.

Теперь можно побыть в одиночестве.

Поплакать.

***

Едва невидимые за мутным стеклом кутузки уличные часы пробили полдень, птичку выпустили из неволи.

За мной пришли.

Сияющий, что ярмарочный самовар Петр Трофимович и напыщенный, самодовольный Жорж. С букетом белых гвоздик.

Идиот!

Нет, приятно, конечно, но все равно идиот. Почему? Да просто вредная я сегодня с самого утра.

Дядюшка, радостно сграбастав меня в охапку, пробасил в самое ухо:

- Все в порядке, дочка! Залог внесли, судебный приказ имеется, все чин по чину, комар носу не подточит. Поторопись, матушка все глаза выплакала, тебя дожидаючись, ... И не забудь помолиться за нашего благодетеля: кабы не он, деньги на выкуп так споро я бы не нашел.

- Завсегда рад услужить со всем моим почтением.

Жорж расплылся в самодовольной улыбке, по-гусиному выпятив грудь. Спаситель, прости господи! Ему бы крылья развернуть, да с гоготом по кругу пройтись! Гусак он есть гусак. Глупый и самовлюбленный.

- Свечку поставлю непременно, - клятвенно заверила я, чуть тише пробормотав: - Ректальную.

Секундочку подумав, благосклонно протянула руку для поцелуя. Поморщилась, почувствовав телячьи губы на запястье. Ладно, решила про себя, без молитвы благодарственной ты, братец, перебьешься, но молочком при случае угощу.

Расписавшись в караульном журнале, послала воздушный поцелуй надзирателю и... как там у Пушкина? Темницы рухнут - и свобода вас встретит радостно у входа, и братья меч вам отдадут...

Свобода встретила меня ленивым взмахом хвоста и приветственным ржанием: у крыльца участка скучала знакомая парочка - меланхолично жующий вороной и вечно сонный Пахом. Имелся в наличии сыромятный кнут, с мечом, судя по всему, вышла промашка. Ошибся классик, с кем не бывает.

Спрыгнув с облучка, Пахом помог мне забраться в коляску. Дядюшка пристроился рядом со мной, Жорж по-молодецки запрыгнул в стоящий по соседству наемный экипаж.