- Ввиду чистосердечного сознания подсудимой я прошу отнестись к ней со снисхождением.
- У вас все? - скучным голосом проскрежетал правый член коллегии.
Защитник понуро кивнул.
- Господа присяжные имеют вопросы к подсудимой?
Скамья присяжных заседателей безмолвствовала.
- Могли бы для приличия хотя бы один вопрос задать, - в сердцах бросила я.
- О чем, позвольте полюбопытствовать? - прошептал Йоханн.
- Сколько, к примеру, у нее детей. Или... - смутная догадка зашевелилась сонным мотыльком. - Или откуда была похищена эта злосчастная лампада!
Может быть, в профессиональной подготовке я вам и проигрываю, господа имперские юристы, но учебники ваши я штудировала едва ли ни наизусть.
- Но ведь факт установлен и защитой не отрицается - хищение произошло в часовне, - недоуменно поведал Йоханн.
На нас зашикали с задних рядов, председательствующий грозно посмотрел не меня. Ответив упрямым взглядом, я злым и громким шепотом пояснила:
- Часовня большая. В каком конкретно помещении хранилась лампада?
Йохан вопросительно изогнул бровь:
- Но какое это имеет отношение к делу?
- Самое что ни на есть прямое! - не сдерживаясь, еще громче прошипела я. - Если лампада не употреблялась при богослужении, то существенный признак святотатства обвинением не доказан. Может ее только в день кражи купили для часовни?
Председательствующий, нахмурившись, раздраженно постучал карандашом по столу.
- Еще одна реплика и я буду вынужден просить, молодые люди, освободить нас от вашего присутствия.
Член коллегии со скрипучим голосом придержал его за руку и, бросив на меня заинтересованный взгляд, повернулся к товарищу прокурора.
- Кстати, господин обвинитель, соблаговолите пояснить суду, откуда конкретно похищена лампада?
- Из дощатого пристроя к часовне, - с показным безразличием пожал плечами товарищ прокурора. - В нем хранятся различный инвентарь для хозяйственных нужд и товары для лавки.
- Иными словами, хищение совершено не из самой часовни? - вкрадчиво проскрипел член коллегии. - Доказательства употребления лампады при богослужении у обвинения имеются?
После долгой паузы товарищ прокурора нехотя признал:
- Такими фактами обвинение не располагает.
- Тогда почему вы дали заключение о применении статьи двести двадцать шестой Уложения о наказаниях, если признак святотатства следствием не установлен?
Прокурор промолчал.
Публика оживленно загудела.
- Анна Васильевна, а ведь вы только что спасли несчастную от тюрьмы, - Йоханн церемонно приложился к моей руке. - Позвольте выказать мое искреннее восхищение!
Мне отчего-то стало неловко.
- Моей заслуги в том нет, суд сам во всем разобрался. Да и не кончено еще ничего, и кража не перестала быть преступлением.
- Ерунда! - небрежно отмахнулся Йоханн. - Если факт освящения церковного имущества не доказан, это уже иная квалификация и, если мне не изменяет память, предусматривает наказание на срок не более шести месяцев без ограничения в правах. Примут во внимание добровольное сознание в содеянном, зачтут срок содержания под стражей в счет наказания и освободят несчастную женщину из зала суда.
Судебная коллегия, низко склонившись головами, совещалась на месте. Наконец, председательствующий, выпрямившись во весь рост, огласил:
- Господа присяжные, вам предстоит ответить на следующий вопрос: виновна ли крестьянка Марфа Дмитриева в том, что тайно похитила из незапертой часовни медную лампаду, освященную употреблением при богослужении.
Присяжные, прогрохотав отодвигаемыми стульями, удалились.
Публика осталась на местах, возбужденно перешептываясь.
К нам подскочил вертлявый папарацци, нацелив на меня громоздкую, похожую на небольшую пушку штуковину.
Фотоаппарат, догадалась я.
- Прошу простить мою бесцеремонность, но ваша личность мне несомненно знакома... - пафосно начал он.
- Мне тоже, - перебила я.
- Простите?
Я терпеливо пояснила:
- Моя личность мне тоже знакома.
Папарацци неуверенно хохотнул.
- Шутить изволите?
- Отнюдь-с, я серьезна как египетская мумия.
Йоханн сдавленно всхлипнул.
Недовольно покосившись на него, я сварливым тоном осведомилась:
- Вы что-то хотели от бедной девушки?
Фотограф шаркнул ножкой.
- Позвольте запечатлеть вас для репортажа.
- Не позволю! - безжалостно отрезала я.
- Но почему? - искренне удивился он.
Поманив его пальчиком, я заговорщицким шепотом произнесла:
- Потому что я в имперском розыске. Если мое фото попадет в газеты, меня немедленно арестуют.
Папарацци побледнел и судорожно дернул кадыком:
- Вы социалистка?
Я с мольбой в голосе пролепетала:
- Она самая... Но я по вашим глазам видно, что вы приличный человек. Поклянитесь, что не донесете на меня!
- Вы требуете невозможного.
- Почему? - искренне удивилась я. - Вам не позволят ваши принципы? Или вы ненавидите социалистов?
Папарацци едва слышно проблеял:
- Не поймите меня превратно, но это все как-то неожиданно...
Наш содержательный диалог был прерван - из совещательной комнаты вернулись присяжные заседатели.
- Готовы ли вы огласить вердикт? - строго вопросил председательствующий.
Старшина присяжных, залихватски подкрутив кавалерийские усы, гулко бухнул:
- Готовы... - и, подслеповато щурясь, зачитал по бумажке: - Коллегия присяжных единогласно постановила... - выдержав паузу, он внимательно оглядел зал, и торжественно закончил: - Признать виновной крестьянку Марфу Дмитриеву в тайном хищении медной лампады, саму лампаду освященной не признавать.